КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Н.И. ЦИМБАЕВ. Историософия на развалинах империи. М.: Международный университет, 2007. 615 с. (серия "Российские пропилеи").
Взяться за книгу побуждает очень удачное название. В самом деле, что же или о чем же думается после краха большевистского государства? Что приходит на ум теперь, когда видишь, как могучая некогда страна обманула все твои расчеты (расчеты, а не надежды, ибо сомневаюсь, чтобы нашлись люди, с надеждой жившие в СССР последние 20, 30 лет перед его оглушительным распадом; а впрочем, нельзя исключать и надежд)? Изменилось ли что-нибудь от жизни на упомянутых развалинах в твоем собственном существовании и одновременно мышлении о нем? Наконец, едва ли не самое важное: что же делать тебе самому, так сказать, лично? Уповать на реконструкцию сгинувшей империи и посильно этому способствовать, хотя можно и сочувственно наблюдать, как этим заняты другие; или, помирившись с неизбежным, приняться за тяжелую работу по созданию какой-то новой (другой) жизни, а уж тут не миновать личного участия?
Разумеется, это лишь часть тех вопросов, на которые наводит название, побуждающее в нетерпении открыть саму книгу. Ее начинает вступительный очерк "До горизонта - земля! К пониманию истории России", и я с жадностью берусь читать, поскольку хочется знать, какою выглядит история Отечества сегодня, сейчас, когда не только вслух заговорили о том, о чем прежде побаивались и думать, но когда появилось много такого, о чем, быть может, и хотелось поговорить, но чего попросту не знали.
Мне уже приходилось высказываться о трудах Н.И. Цимбаева, и я с удовольствием писал о них (см.: "Вопросы философии". 2006. № 12). С подобными ожиданиями я открыл и эту книгу.
Вероятно, в любом сочинении начало дает необходимый тон, даже смысл, влияющие на понимание дальнейшего, хотя это правило не имеет абсолютного значения. Об этом и свидетельствует рецензируемый труд, в котором одно дело - вступительный очерк, и совсем иное - разделы, следующие за ним.
Во вступлении так мало того, с чем я был бы готов согласиться, что мне хочется сказать: я ни в чем не разделяю изложенных здесь автором соображений. Но это-то и требует подробностей.
"Для народов Западной Европы природа была мать, для Восточной - мачеха" (с. 11). Первое, что идет на ум: а вся история Голландии, Норвегии,
Португалии? Конечно, в России почти в два раза короче время, благоприятное для сельскохозяйственных работ (об этом писано-переписано), зато нет опустошительных наводнений, от которых столько настрадалась Голландия, пока дамбы не защитили страну. А незначительность пахотных земель в Норвегии? А долгоустойчивые португальские засухи? Нет, мало найдется стран, на которые природа смотрит благосклонно, всюду ее расположение приходится завоевывать. И Россия не исключение.
"Колонизация не всегда насилие и завоевание" (с. 12). Поскольку автор историк, от него хотелось бы примеров, ибо я таковых не знаю. Испанская колонизация Мексики и Южной Америки, американская колонизация индейских территорий, русская - Сибири - сплошь насилие и завоевание с катастрофическими последствиями для местного населения: вымирание аборигенов от новых болезней (то-то происшедшее в Сибири с XVI в. до начала XX, назвали не цивилизацией, как хотелось официальной власти, а "сифилизацией"). Сейчас некоторые народы попросту исчезли в результате колонизации. Но и сами "цивилизаторы" дичали, поскольку вынуждены были усваивать охотничьи, земледельческие, бытовые привычки коренных жителей. В рассказе "Сон Макара" В. Короленко заметил это, изобразив жизнь русского среди якутов: "Характеристические черты великого русского племени стирались и исчезали".
Вот почему нет достаточных исторических оснований утверждать присутствие каких-нибудь рациональных предпосылок в колонизации. Однако автор пишет: "Колонизационное движение [XVII в. - В.М.] отличалось разумной организацией..." (с. 12).
Этому поверит лишь тот, кто ничего (!) не знает ни о колонизации, ни о том, какою была вся русская история. В ней именно разумности всегда недоставало, и всякое новое поколение, глядя на оставленное предыдущим, с изумлением разводило руками и спрашивало: "Как же можно так делать, ведь очевидно..." и т.д.
Может ли быть иначе с колонизацией, рассуждая теоретически? А ведь тут не одна теория, многое известно из практики: дикий грабеж, хищничество, превосходящее всякие, а не только разумные, пределы, истощение природных и человеческих ресурсов (чего можно было бы избежать при нали-
чии упомянутой разумности), будь то Сибирь или американские прерии.
Между тем автор пишет и о "разумной имперской политике". Невероятно! В Российской империи этого никогда не было и не могло быть, для этого достаточно, не пускаясь в терпеливые исторические изыскания, перечитать "Семейную хронику" С. Аксакова, "Былое и думы" А. Герцена, "Пошехонскую старину" М. Салтыкова-Щедрина, "Записки революционера" П. Кропоткина. Или же попросту оглянуться вокруг.
"Энергия освоения заменяла энергию устроения и созидания [а ими, замечу вскользь, и характеризуется всякая разумная политика. - В.М.], и в том позволительно видеть акт высокой трагедии российской истории" (с. 15).
Насколько высока эта трагедия, не берусь судить, но она противоречит авторским же утверждениям разумной организации: лишь бы освоить, а там будь что будет - это все что угодно, только не разумная организация. Между тем автор продолжает: "Со времен Ермака... это были старательно подготовленные экспедиции..." (с. 15).
Когда и что в нашем Отечестве готовилось старательно, а не страдательно (для тех, ради кого якобы старались)? "Организационно и событийно движение встречь солнцу было частью европейского открытия [напомню, речь идет о русской колонизации. - В.М.] мира... сознательным бременем, наложенным судьбой во имя величия христианской цивилизации" (с. 15).
Какое величие, откуда? Воля ваша, это говорит не историк, а правительственный идеолог, сказал бы я, не зная, повторю, предыдущих работ Н.И. Цимбаева и того, что последует в книге за вступительным очерком. Конечно, ничто не мешает, закрыв глаза на реальности, говорить о величии Петра I, Екатерины II, Ленина, Сталина.
По поводу последнего, кстати, сейчас так и делают: да, мол, кровушки много пролил, зато государство сильное создал. Вот тебе раз! Кому оно нужно, если за его крепость надо платить человечиной? Постоянно платить? "Зато великая Россия", - скажут мне. Я же спрошу: "А что это такое? Громадные пространства, непобедимая армия, страх и трепет окружающих государств?" Да, это бывало, но какой ценой? Ах, вы за ценой не постоите? Но тогда я против, потому что для меня величие страны начинается прежде всего с цены, какою оно достигнуто.
Великой я готов назвать страну, в которой дорожат жизнью каждого человека и делают все, чтобы эту жизнь сохранить, отстоять, защитить. Если этого нет, то и территория, и армия, и трепетание соседей не имеют никакого значения. Повторяю Чаадаева: "Если бы мы не раскинулись от Балтики до Тихого океана, нас бы и не заметили". Величие же России всегда приобреталось миллионами безвинных смертей. Об этом, говоря в сторону, написана Н.И. Цимбаевым прекрасная глава, не зря, полагаю, давшая название всей книге, -"Михаил Гершензон и Григорий Ландау. Историософия на развалинах империи".
В этой главе, которую я рассматриваю образцом непредвзятого и максимально объективного анализа двух мировоззрений, помимо того, что
рассказано о малоизвестном отечественном мыслителе Г. Ландау, приведены соображения, вполне удовлетворительно разъясняющие: и почему рухнули обе наши империи, и на каких путях возможно обновление страны. «Согласно многим свидетельствам, М. Гершензон верил, "что только большевикам суждено вывести Россию на исторически правильный путь"» (с. 110). Г. Ландау «резко отверг предлагавшиеся Гершензоном оправдания всесокрушающей революции и подвел безрадостный итог: "в пустыне разрушения оазисы оберегаемых могил - вот что провидится в революции"» (с. 111).
За исключением оберегаемых могил (ими по-прежнему не дорожат, в прямом и переносном значении глагола), все угадано, ибо иных вариантов история моего Отечества до сих пор не знала. Поэтому-то на Петра I - создателя великой России, якобы просвещенной империи - бытовали в нашей традиции иные взгляды, отличные от взглядов Н.И. Цимбаева, считающего первого русского императора творцом России как европейской державы.
Взять хотя бы Пушкина с "Медным всадником". "Люблю тебя, Петра творенье..." - это правда. Но не сказано: "Люблю Петра". Принимаю возражение: а "Заметки к истории Петра I" , здесь ли не любовь? Тоже правда. Однако примем в расчет художественную логику. Пушкин-человек восхищался Петром I, в поэме он ужасается его деяниями: "Здесь город будет заложен на зло..."
Пусть "на зло надменному соседу", но на зло? Зло и обернулось злом - где же тут похвала делу Петра?
А поэма М. Волошина 1924 г. "Россия", спустя почти сто лет после Пушкина, но близко его ужасу, потому что за эти неполные сто лет имперское зло только увеличивалось:
Кровавый пар столбом стоит над Русью, Топор Петра российский ломит бор И вдаль ведет проспекты страшных просек...
"Вдаль ведет", т.е. до совсем недавних дней -таков имперский закон, выводимый Волошиным:
Великий Петр был первый большевик, Замысливший Россию перебросить, Склонениям и нравам вопреки, За сотни лет, к ее грядущим далям. Он, как и мы, не знал иных путей, Опричь указов, казни и застенка, К осуществленью правды на земле. Не то мясник, а может быть, ваятель -Не в мраморе, а в мясе высекал...
Да, хороша христианская цивилизация, и не на пустом месте родилась легенда о Петре-Антихристе.
На это легко возразить: такова всемирная история, Россия не исключение. Автор так и пишет: "...Российский путь к самодержавию не был уклонением от пути, что проделали наиболее успевшие в том европейские государства" (с. 20).
Действительно, чего стоят расправы римской империи с первыми христианами, инквизиция, Варфоломеевская ночь, казни инакомыслящих. В том-то и дело, но Европа ушла от этого. Покаялись и за инквизицию,
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.