ской системы можно полностью согласиться, то по поводу интеграции (а в другом месте книги говорится о конвергенции) следует высказать сомнение. Марксизм может развиваться, сохраняя свою идентичность, только на своей собственной основе. У него для этого есть все необходимое. Наличие этой основы и есть условие переосмысления конкретных достижений, полученных в других философских направлениях. Только после такого переосмысления заимствованное знание может быть включено в развивающийся корпус марксистского философского знания.
Мои полемические суждения вызваны, прежде всего, желанием привлечь внимание марксистски ориентированных ученых, всех читателей книги к наиболее сложным и значимым для современности сторонам учения Маркса, которые тщательно разбираются в книге. Сегодня в значительной степени
потерян интерес к глубокому теоретическому осмыслению многих социальных вопросов, я имею в виду, конечно, к марксистскому осмыслению. Авторы стремятся разбудить мысль и интерес к социальной проблематике. И это им в полной мере удалось. Авторы выражают надежду, что теория повседневности обладает эвристическим потенциалом, открывает перспективы преобразования бесчеловечной формы повседневного присутствия в мире в подлинно человеческое бытие.
К.Н. Любутин и П.Н. Кондратов создали труд, который вызывает не только ностальгические воспоминания о принципиальных битвах прошлого за творческий марксизм, но и показывают жизненность и большой творческий потенциал современной марксистской мысли.
ВН. Шевченко
Наука и техника в первые десятилетия советской власти: социокультурное измерение (1917-1940). Под ред. Е.Б. Музруковой, ред.-сост. Л.В. Чеснова. М.: Academia, 2007, 496 с. (Монографические исследования: история науки).
Удивительно, как трудно сегодня читать труды по истории отечественной, советской науки - словно погружаешься в улей самых разноречивых эмоций! Негодование и восхищение, гордость и отчаяние, благоговение и острое жало стыда... Каждый раз хочется распутать эти эмоции, разложить, упорядочить, рационально взвесить pro и contra, и - наконец-то "сделать выводы", "дать оценку", "извлечь уроки", "найти выход"... История сама по себе не судит, но редкий историк преодолеет искушение протянуть читателю выстроенные им весы Немезиды. Многое об этом периоде стало известно только в последние два десятилетия: цифры, факты, статистика жертв и достижений. Главное достоинство публикаций по истории "советизации" отечественной науки - весьма солидная источниковая база. Чтение закрытых ранее архивных материалов доставляет всегда неизгладимое впечатление собственного прикосновения к прошлому. И только позже обращаешь внимание на интерпретации - саму рамку исследования, тематику, выбор героев, расстановку акцентов на маленькие, словно заметки "на полях", сделанные комментарии и выводы.
Рецензируемая книга, созданная авторским коллективом Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН, в этом отношении не представляет исключения, она ценна, прежде всего, документальностью, попыткой дотошной реконструкции того, что было. Приходит, однако, время, когда хочется подумать и об оценках той ушедшей реальности, о логике этих нарочито кратких исторических комментариев и словно вскользь сделанных выводов.
Перед нами - сборник, который насчитывает 19 оригинальных авторских статей, посвященных различным сюжетам из истории советской науки
периода 1917-1940 гг., а также в качестве Приложения - воспоминания о замечательном биологе Д.А. Сабинине (Ю.Л. Цельникер) и Хроника важнейших событий социальной истории советской науки и техники (1917-1934), составленная В.Л. Гвоз-децким.
Предваряя общее впечатление, которое может сложиться у читателя, и в известной мере формируя его, автор Предисловия (В.Ж. Келле) пишет: «Советская наука была частью мировой науки и в то же время весьма своеобразным феноменом со сложной и драматической историей, со своими достижениями и достоинствами, слабыми местами и недостатками. Однозначно положительная ее оценка и простая замена плюса на минус далеки от объективности... Объективное историческое исследование опирается на принцип историзма. Иначе получается предвзятость и пресловутая "политика, опрокинутая в прошлое"» (с. 11). Авторы данной книги, как подчеркивает В.Ж. Келле, избежали односторонности, прежде всего, потому, что редакторы-составители не стали выстраивать единую линию оценок, допустили "идейную разноголосицу", позволили высказать различные, иногда, по сути, противоположные мнения: "Плюрализм позволяет читателю в разном свете и цвете взглянуть на историю советского периода отечественной науки. А он пускай делает собственные выводы" (с. 9). Последнее, заметим, весьма и весьма непростая задача.
Действительно, если начать чтение этой книги с конца - открыть и пролистать Хронику важнейших событий - то выстраивается картина (весьма радующая глаз) фундаментального, планомерного государственного строительства научно-технической деятельности в нашей стране. Даты говорят о Постановлениях Совнаркома и ВЦИК (вовсе не ре-
прессивного характера!), открытии все новых и новых исследовательских институтов (которые функционируют и поныне), издании солидных научных монографий, создании научных журналов (включая основание в 1917 г. журнала "Известия Российской Академии наук" и в 1923 г. - Издательства Академии наук), проведении научных съездов, конференций и масштабных мероприятий юбилейного характера. Что говорить, все это правда, все это было!
Но если взглянуть на другие даты - которые представлены в иных, уже сюжетных статьях - то мы с содроганием пролистаем календарь голодных смертей, самоубийств, арестов, увольнений, "партийных разборок", разгона сложившихся коллективов, увидим воочию удальство идеологической цензуры, жесточайший, циничный прессинг партийной власти, и картина получается безотрадная. И все это правда, все это было!
Как же избежать читателю негодной с моральной точки зрения позиции "с одной стороны...", но -"с другой стороны..."? Как сохранить в то же время нейтральность исследовательской позиции, устоять в объективности видения? Как может историк (и читатель для собственных выводов!) воплотить принцип "sine ira et studio"?
Например, в Хронике 1929 г. указаны Постановление ВЦИК о создании Института философии Комакадемии, Постановление ЦК ВКП(б) "О мероприятиях по укреплению научной работы", Постановление Совнаркома "Об организации Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина", открытие первого в СССР планетария, создание Института истории, основание журнала "Вестник прикладной математики и механики" и организация Центрального НИИ технологии машиностроения, а также проведение в Харькове Первой Всесоюзной конференции по теоретической физике (см. с. 477).
Но нет в этой Хронике таких событий 1929 года, как драматические выборы новых академиков-коммунистов 12 января (они были забаллотированы!) с последующим переголосованием 13 февраля (неслыханное нарушение правил Академии). Как же не внести в список памятных дат оскорбительные статьи 5 февраля в "Правде" - "Академия должна быть реорганизована", в "Известиях" того же числа статью А.В. Луначарского с многозначительно рокочущей фразой - "почетные сановники от науки захотели поиграть с огнем", а 10 февраля публикацию в "Известиях" конкретных предложений по реорганизации, которые должны были покончить с пресловутой независимостью академиков от требований государства "диктатуры пролетариата". Летом 1929 г. в Академию была направлена специальная комиссия наркомата Рабоче-крестьянской инспекции СССР. В дальнейшем по распоряжению комиссии были уволены 128 штатных и 529 сверхштатных сотрудников - около 11% общей численности. 7 ноября "Правда" поместила официальное сообщение о том, что в БАНе скрывались документы, уличающие ученых в стремлении вернуть Россию к самодержавию. Возникло пресловутое "академическое дело", по которому судебному преследованию подверглись академики С.Ф. Платонов, Прянишников, Покровский, Штакельберг, а также коллеги Платонова историки Тарле, Лиха-
чев, Любарский (см. с. 49-51). Так чем же, прежде всего, может запомниться 1929 год академической общественности тех лет? Эти годы для нашей Академии уже принято называть периодом "укрощения строптивой". И это, конечно, злая правда...
Пожалуй, можно согласиться с тем, что некая "изюминка" данной книги состоит в этой нескрываемой разноголосице мнений. Исходные идейные предпосылки у авторов существенно различны, фокусировка восприятия прошлых событий не объявлена заранее. И это хорошо! Та наука, социальную историю которой воссоздают здесь по сохранившимся документам, дневникам, воспоминаниям, письмам, - безвозвратно утрачена. И, как ни больно вспоминать потери (но все же спасибо историкам науки за эту святую боль!), главное - это понять: в чем, собственно говоря, состояла "советская" модель организации науки? Можно ли использовать эту модель в современных условиях? Полезна ли эта модель для будущего нашей страны и ее культуры? Иначе даже мы, научное сообщество, не сможем сформулировать, чего хотим - от власти, от бизнеса, от общества в целом, от самих себя.
Но вернемся к книге в ее собственной, содержательной части. Посвященная, прежде всего, воссозданию социокультурного контекста событий в науке, происходивших в первые два десятилетия советской власти, она очень разнообразна по избранным сюжетам, героям, темам. Книга в лучшем смысле этого слова полидисциплинарна: это -очерки о советской математике, астрофизике, плане ГОЭЛРО, евгенике, психотехнике, землеведении, гельминтологии и энтомологии, физиологии, биохимии, технических науках, химической технологии, о создании радио- и космической техники. В центре внимания, согласно предпочтениям авторов, оказываются и людские судьбы, и организационные новации, и создание неожиданных, оригинальных научных направлений, и поиски новых, прикладных аспектов традиционных академических изысканий. Это - на самом деле увлекательное чтение. Здесь есть и трагические страницы, и яркие сцены почти сатирического стиля (в духе Салтыко
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.