ИЗВЕСТИЯ РАИ. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2009, том 68, № 1, с. 38-44
О ГОГОЛЕВСКИХ ТРАДИЦИЯХ В ДИЛОГИИ И. ИЛЬФА И Е. ПЕТРОВА
© 2009 г. М. Г. Соколянский (ФРГ)
В статье рассматриваются гоголевские традиции в романах Ильи Ильфа и Евгения Петрова "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок". Воздействие Гоголя прослеживается в жанровом своеобразии дилогии, в ее композиции, способах формирования сатирической доминанты изображаемого мира и обрисовки характеров персонажей, в стиле повествования, в ономастиконе.
The article shows how the Gogolesque traditions were carried on by Ilya Ilf and Evgeny Petrov in their novels "The Twelve Chairs" and "The Little Golden Calf". The significant Gogol's impact is evident in the generic handling of storyline, in the structural singularities of the dilogy, in the use of the satirical dominanta, in the shaping of characters, in the narrative style and in the onomasticon.
Девятая глава романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова "Золотой теленок" начинается с развернутого сопоставления двух противоположных миров - большого и маленького: "...Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны "Мертвые души", построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь "уйди-уйди", написана песенка "Кирпичики" и построены брюки фасона "полпред" [1, с. 103-104].
То, что из всех больших свершений мировой литературы названа именно гоголевская поэма, отнюдь не случайно. В сравнительно немногих научных и публицистических трудах, где только заходит речь о традициях русской классики в сатирической дилогии, в первую очередь вспоминается имя Гоголя. ".Любимым писателем Ильфа и Петрова, - пишет автор лучшей на сегодняшний день книги о них, - (как и их современника Булгакова) был .Гоголь." [2, с. 254]. Положение это никем как будто не оспаривается, хотя крайне редко и отнюдь не развернуто конкретизируется1. А между тем гоголевское влияние - притом чаще прямое, нежели опосредствованное, - весьма ощутимо в дилогии, и проявляется оно в самых разных аспектах.
«"Мертвые души" слагаются путем простого наращивания отдельных сцен, объединенных только поездками Чичикова.», - писал Б.М. Эй-
1 В этой связи должна быть упомянута статья А.И. Кузьмина "Гоголевские традиции в романах И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок", содержащая ряд интересных частных наблюдений, нуждающихся, правда, в систематизации и теоретико-литературном осмыслении [3, с. 285-293]. Следы гоголевского влияния в творчестве Зощенко, а также Ильфа и Петрова подмечает и Михаэль Вегнер [4, с. 416].
хенбаум [5, с. 307]. Думается, что когезия эпизодов в романе значительно сложнее "простого наращивания", хотя в целом объединительная роль путешествия Чичикова в гоголевской поэме была подмечена ученым весьма точно. По целому ряду жанромодифицирующих признаков "Мертвые души" относятся к той романной разновидности, которую можно определить как роман большой дороги2, первооткрывателем которой в мировой литературе явился Сервантес.
Аналогичное жанровое решение романов Ильфа и Петрова (или по крайней мере ряда их фрагментов) уже отмечалось вдумчивыми исследователями. ".Ориентация Ильфа и Петрова на классические модели еще более явно сказывается в жанровом и композиционном планах, - справедливо замечает Ю.К. Щеглов. - Жанр романа-путешествия, приводящего героя в соприкосновение с различными сферами общества, в том числе и с разного рода чудаками и монстрами, имеет давнюю историю (Сервантес, Смоллет, Гоголь)." [9, с. 74].
Нетрудно выделить целый ряд достаточно объемных и важных частей дилогии, подтверждающих подчеркнутую Ю. Щегловым ориентацию. Это и погоня Бендера с Воробьяниновым за стульями, странствия героя и его команды в "Антилопе-Гну", поездка главного героя в литерном поезде "на смычку рельсов Восточной Магистрали", наконец, скитания Бендера-миллионера по стране. Эти фрагменты большей частью отмечены такими характерными признаками "романа большой дороги", как линеарная конструкция художественного пространства с более или менее четкой его направленностью и не декларируемая авторами, но ощутимая читателем гегемония не-
2 Об этой жанровой разновидности (см.: [6; 7; 8]).
персонифицированного повествователя над событийным рядом3.
Жанровый императив в значительной мере определяет и композицию исследуемых романов; в этом случае родство с гоголевской поэмой также бросается в глаза. Достаточно обратить внимание на вставные новеллы - компонент многих романов названного типа, начиная с сервантесовского "Дон Кихота". Образцами вставных новелл в "Мертвых душах" можно считать "Повесть о капитане Копейкине", рассказанную чиновникам почтмейстером (глава десятая), или рассказ о Ки-фе Мокиевиче и Мокие Кифовиче из одиннадцатой главы первого тома.
В "Двенадцати стульях" и "Золотом теленке" есть множество вставных новелл. Таковы, например, вставная миниатюра о графе Друцком в седьмой главе "Двенадцати стульев", другая миниатюра, рассказанная Остапом инженеру Щукину (глава XXV), "Рассказ о гусаре-схимнике" (глава XII). Во втором романе такого рода вставных компонентов еще больше, и носят они по преимуществу пародийный характер (вспомнить хотя бы импровизированную новеллу Бендера о Вечном Жиде, рассказанную корреспондентам в литерном поезде).
В жанровом отношении такие отступления неоднородны: есть новеллы, как, например, рассказ бухгалтера Берлаги "о том, что случилось с ним в сумасшедшем доме", есть развернутые сообщения, вроде рассказа Балаганова о подписании пресловутой Сухаревской конвенции, есть миниатюры, анекдоты, вроде тех, которые рассказывают друг другу пассажиры в поезде ("Двенадцать стульев"), эпистолярные вставки (письма отца Федора жене) и даже философические по тону эссе, вроде рассуждения о пешеходах в главе, открывающей второй роман и по своей тональности очень напоминающей анафорическое начало седьмой главы первого тома гоголевской поэмы ("Счастлив путник... Счастлив семьянин... Счастлив писатель.").
Гегемония повествователя находит свое проявление в удивительной органичности авторских отступлений, связанных тематически и эмоционально с фабульным массивом текста. В "Мертвых душах" это и упомянутое рассуждение о "счастливых" людях в начале седьмой главы, и отступление о "нравственных качествах" человека (глава XI), и знаменитое, ставшее сверххрестоматийным место о птице-тройке в конце первого тома и пр. У авторов дилогии отступлений также предостаточно: примером могут служить хотя бы памятное рассуждение о статистике, которая "знает все", в пятнадцатой главе первого романа
3 Подробнее о жанре дилогии Ильфа и Петрова см. в специальной статье: [10, с. 41-61].
или краткий вступительный "трактат" о пешеходах в первой главе "Золотого теленка".
Проявляется гоголевское влияние и в изображении характеров - персонажей романов. В предисловии к своему комментарию ("Спутнику читателя") Ю. Щеглов посвящает специальный раздел литературной генеалогиии героя Ильфа и Петрова, упоминая в этой связи и Печорина, и Хулио Хуренито, и даже Воланда, который вообще-то никак не мог быть известен в конце 1920-х-начале 1930-х годов современникам М. Булгакова, но почему-то не вспоминает Чичикова. Между тем некоторые "чичиковские черты"4 (находчивость в щекотливых ситуациях, тонкое понимание человеческой натуры и умение этим пониманием воспользоваться, предприимчивость) можно разглядеть в характере и в способе жизнедеятельности Остапа Бендера. Да и у экипажа "Антилопы-Гну" есть нечто общее с чичиковским "походным экипажем, состоящим из господина средних лет, брички, в которой ездят холостяки, лакея Петрушки, кучера Селифана и тройки коней..." [11, с. 253]. Роднит Остапа Бендера с героем Гоголя также финальное крушение его авантюрного предприятия.
Там, где это сходство не бросается в глаза, читатель гоголевской поэмы находит подсказку в повествовании "всеведущего" автора5. «.Итак, вот весь налицо герой наш, каков он есть! Но потребуют, может быть, заключительного определения одной чертою: кто же он относительно качеств нравственных? - задается риторическим вопросом автор "Мертвых душ" в финальной главе первого тома. - Что он не герой, исполненный совершенств и добродетелей, это видно.» [11, с. 254]. В отличие от своего великого предшественника, Ильф и Петров не прибегают к прямым авторским оценкам и характеристикам, предоставляя иногда в качестве своего рода "подсказки" результаты "переживаний и самокопания" самого героя.
Подчас проглядывает в действиях Остапа Бендера сходство и с другим гоголевским героем -Хлестаковым. Достаточно вспомнить грустно-комическое признание героя Козлевичу, что он, было, написал "Я помню чудное мгновенье.", а потом вспомнил, что стихотворение уже было написано Пушкиным, или хвастовство подпольного миллионера перед студентами в поезде, а также представление "Бендер-Задунайский" при знакомстве с мужем Зоси Синицкой в финальной части "Золотого теленка". Прибегает герой к преувеличению собственной значительности и в целом ряде других эпизодов. Разве что, в отличие от
4 Выражение Я.С. Лурье [2, с. 260].
5 Всеведущий (omniscient) повествователь - формулировка, введенная в оборот Генри Джеймсом и его последователями в англо-американской критике (см.: [12, с. 272-279]).
протагониста "Ревизора", великий комбинатор не чужд самоиронии в такого рода преувеличениях.
Поскольку речь зашла о перекличке отдельных персонажей в дилогии и гоголевской пьесе, можно вспомнить и о функциональном подобии застенчивого воришки Альхена из "Двенадцати стульев" и Артемия Филипповича Земляники: оба беззастенчиво грабят богоугодные заведения. К этому можно добавить, что по возрасту ("господин средних лет") и по характеру экономической изобретательности некоторое родство с Чичиковым обнаруживает еще один персонаж "Золотого теленка" -Александр Иванович Ко-рейко. История этого комбинатора, изложенная в главах "Обыкновенный чемоданишко" и "Подземное царство", застав
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.