Книга Владимира Кантора - попытка, и в целом чрезвычайно удачная, сказать наконец о Российской империи всю правду. И поэтому очень жаль, когда это опять не вполне удается.
Конечно: когда к книге предъявляют такие претензии - это уже характеризует ее. Да по существу, это и не претензии. Эти наблюдения могли бы быть таковыми - по отношению к десятитомнику на обсуждаемую необъятную тему. В данном же случае мы просто констатируем: книга очень многое рассказывает и осмысляет. О гораздо большем настоятельно, возбуждающе провоцирует поразмышлять. Что же может быть сегодня полезнее и ценнее подобного труда?
В.А. Сендеров
О новой книге В.К. Кантора
Большие исторические нарративы подозрительны и опасны. К этой мысли подталкивает вся новейшая история человечества. Претензия на знание того, куда ведет закономерный исторический процесс, или того, что Бог замыслил по поводу одного из народов, сопровождается необычайно легким отношением к страданиям и гибели тысяч и даже миллионов людей. В рамках вселенского "анализа выгод и затрат", становящегося возможным на фоне такого знания, любые потери превращаются во вполне оправданные "негативные экстерналии". Но даже там, где этой циничной установки удается избежать, вторжение историософии в общественную практику все равно чревато катастрофами. У участников социально-политической и идеологической борьбы возникают надежды на помощь каких-либо глобальных, закономерно действующих исторических сил, они начинают принимать в расчет некоторые крайне отдаленные и ничем не удостоверяемые последствия своих действий. И в первом, и во втором случае оказывается невозможной ответственная и трезвая оценка актуальной исторической ситуации.
Однако ирония человеческой судьбы состоит в том, что сознательная деятельность индивидов, равно как интеграция и мобилизация сообществ, невозможны без построения больших исторических нарративов. Стремление создавать их столь же естественно и неизбежно, как стремление придавать характер связного повествования индивидуальной биографии. Вне подобной духовной работы - пассивность, резиньяция, распад индивидуальных и коллективных центров деятельности. Это двусмысленное положение порождает чрезвычайно болезненный и сложный вопрос о том, есть ли такие целостные интерпретации истории человечества и отдельных народов, которые были бы связаны с наименьшими издержками, несли бы в себе больше творческих перспектив, чем разрушительных потенций? Историософское творчество Вл. Кантора представляется мне одной из интереснейших попыток дать ответ на этот вопрос. И рецензируемая книга представляет собой еще один шаг на этом пути.
Для Вл. Кантора смысловым стержнем истории (европейской, российской и мировой) являются самосозидание личности, неотделимое от формирования поддерживающих ее институциональных структур, противостояние культуры безличному, хотя и на поверхности своей многоликому хаосу. При этом основная задача автора -
показать не абсолютную историческую неизбежность появления тех или иных форм духовной и материальной жизни, а всего лишь "отсутствие их невозможности" в определенном месте и в определенное время. Иной подход был бы внутренне противоречивым, поскольку обсуждаемые им формы жизни таковы, что они не могут быть созданы потоком обезличенных закономерных событий, а творятся самими людьми в их кропотливой, трудной и подчас героической деятельности. Исторический нарратив превращается тем самым в часть ориентированного на идеал творчества, в часть проекта, делающую возможным его осуществление. Свободные личности пытаются сотворить социальный мир, благоприятный для их существования, и для этого напряженно вдумываются в ход исторических событий. По своему замыслу историософская концепция Вл. Кантора соответствует позиции К. Ясперса, который, подчеркивая необходимость освещения сферы исторических возможностей "игрой внутренне последовательных картин развития", необходимость прочерчивания "из реальности настоящего и прошлого многообразия линий в будущее", настоятельно предостерегал от слепого подчинения "такого рода картинам, идеям и конструкциям". Для европейца К. Ясперса, как и для европейцев Вл. Кантора, "без свободы, без заслуги и вины... в истории не произойдет ничего из того, что для них наиболее важно" (Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1994. С. 199).
Точкой отсчета историософского рассуждения Вл. Кантора является проблема, постановка которой совершенно неизбежна для автора, посвятившего значительную часть жизни исследованию процессов формирования в России автономной, сознающей себя, рефлексирующей и ответственной личности. "Случайно ли это совпадение: становление империи и становление личности?" (с. 288). Этот вопрос является генератором множества других вопросов, которые, сцепляясь между собой, создают идейную канву книги. На него нельзя ответить, не разобравшись с сущностью имперских государственно-культурных образований, с местом империи в исторической траектории России, с изменениями характера российского государства в обозримой исторической перспективе, с ключевыми конфликтами и парадоксами, характеризующими русскую культуру последних трех-четырех столетий.
Подход к постановке и к разрешению этих вопросов, избранный автором, может быть воспринят как крайне уязвимый для критики: "Читатель... не найдет в моем тексте ни экономического, ни государственного, ни политологического анализа... Моя задача скромнее - попытаться понять, как имперская тема существовала в интеллектуальном поле России в постпетровскую эпоху" (с. 56). Казалось бы, это означает сознательный отказ от исследования глубин культурно-исторического процесса, ограничение объекта исследования идеологическими образами, проносящимися над поверхностью исторической практики. Однако такое впечатление ложно, и принятая на себя автором "скромная" задача является гораздо более существенной и значительной, чем это могло бы показаться на первый взгляд. Прежде всего "интеллектуальное поле", которое подвергает анализу В л. Кантор, есть то пространство, в котором напряженно осмысляются в том числе экономические и политические феномены, в котором факты политической, социальной и экономической истории теряют свою изолированность друг от друга и приобретают системное значение. Но, кроме того, исследование идейной "темы", проходящей красной нитью через раздумья самых глубоких и оригинальных умов России, в точности соответствует той историософской установке, которую я охарактеризовал выше. Экономический и политологический анализ либо попросту тонет в эмпирии, не дающей перспективных "картин развития" (К. Ясперс), либо создает опасную видимость твердого знания безличных законов мировой или российской истории. Альтернативой является обращение к тем мыслящим личностям, которые создают культурные смыслы, реально участвуют в ситуативно обусловленном творческом самоопределении культурных сообществ. Вести с ними диалог, давать им возможность высказаться, заставлять их проговариваться - в этом состоит стратегия автора.
Впрочем, и для того читателя, которого не устраивает подобный подход к построению историософии, но который имеет живой интерес к истории русской культуры XVIII-XIX вв., книга Вл. Кантора также представляет немалую ценность. За исключением двух первых и двух последних глав, поддерживающих единство книги как историософского исследования, она состоит из набора ярких очерков, посвященных таким персоналиям, как Петр Великий, А.Н. Радищев, A.C. Пушкин, Ф.И. Тютчев, К.Д. Кавелин, А.В. Никитенко, М.Н. Катков, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, B.C. Соловьев. Эти очерки заслуживают вдумчивого прочтения со стороны историка или литературоведа.
Итак, каковы же основные историософские идеи книги? Империя, с точки зрения Вл. Кантора, представляет собой специфический тип государства, отличный от деспотий восточного типа и вырастающий как их своеобразная мутация. В истории человечества империи играют особую роль. Своим возникновением они предоставляют возможность для ряда ценностей, возникших в результате глубинных изменений человеческой культуры, твердо укорениться в социальном и политическом строе. "Империя, - пишет автор, - это политико-общественное структурное образование, предназначенное историей для введения в подзаконное и цивилизационное пространство разноплеменных и разноконфессиональных народов" (с. 19). Вместе с тем империя не является продуктом действия спонтанных и стихийных исторических факторов: "первобытных инстинктов" и "права силы", она представляет собой рефлексивный замысел или постоянно возвращающуюся, преодолевающую века "идею". Смысловым центром этой комплексной идеи является мысль о возможности всеобщей свободы в рамках подчиненного закону совместного существования, свободы, гарантированной не "безнациональной", а "наднациональной", универсальной государственной структурой. "Имперская идея" как особый культурный архетип постоянно способствует возникновению реальных, исторических империй, вдохновляя их создателей и сторонников, но она же служит точкой отсчета для понимания несовершенства всех своих воплощений во времени. Таким образом, она является одной из важнейших точек соприкосновения сознательной практики и социально-политического идеала.
В российском культурно-историческом контексте имперская идея, как и собственно империя в ее исторической воплощенности, занимают особое место, поскольку начало имперского периода российской истории представляло собой подлинное "пересоздание" страны. Это "пересоздание" Вл. Кантор понимает как своего рода возвращение к истокам. Петровские реформы, кульминировавшие в провозглашении России империей, представляются ему возвратом к той линии развития, которая была задана киевско-новгородским этапом нашей истории, долгожданным и к тому времени почти чудесным возвратом в Европу. К моменту начала реформ Московская Русь была страной с многочисленными чертами восточной деспотии и к тому же страной, включившей в свой состав множество народов, стоявших на разных уровнях духовной и материальной культуры. И первое, и второе обстоятельство сделали дл
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.