Вопросы философии. 2015. № 9. С. 66-78
Ограничить вольность, чтобы освободить место свободе: либерализм, консерватизм и философия Канта
В.А. Чалый
В статье представлен анализ понятий "либерализм" и "консерватизм", трудностей, предопределённых базовыми принципами этих политико-философских течений, содержится интерпретация некоторых центральных аспектов политической философии И. Канта, понятой как попытка преодолеть указанные трудности. Идеи Канта сопоставляются с идеями Дж. Ролза, К. Шмитта, Р. Нозика, а также Э. Бёрка, Н. Макиавелли, Т. Гоббса, Дж. Локка. Утверждается, что последовательное проведение принципов и либерализма, и консерватизма ведёт к теоретическим трудностям и практическим опасностям, что их оппозиция имеет форму антиномии, диалектического противоречия, которое не может быть разрешено в пользу одной из доктрин и требует их синтеза.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: либерализм, консерватизм, политическая философия Канта, политическая антропология, свобода и вольность, мораль и право.
ЧАЛЫЙ Вадим Александрович - кандидат философских наук, доцент, заведующий кафедрой философии Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета им. И. Канта.
Цитирование: Чалый В.А. Ограничить вольность, чтобы освободить место свободе: либерализм, консерватизм и философия Канта // Вопросы философии. 2015. № 9. С. 66-78.
Voprosy Filosofii. 2015. Vol. 9. P. 66-78
Denying liberty in order to make room for freedom: liberalism, conservatism, and Kantian philosophy
Vadim A. Chaly
The author analyses the notions of "liberalism" and "conservatism", the difficulties that are inherent in their basic principles, and suggests an interpretation of several central aspects of I. Kant's political philosophy seen as an attempt to overcome the said difficulties. Kant's ideas are juxtaposed with those of J. Rawls, C. Schmitt, R. Nozick, and also E. Burke, N. Machiavelli, T. Hobbes, J. Locke. The author concludes that the consistent application of principles of both liberalism and conservatism leads to theoretical ramifications and practical dangers, that their opposition has the form of an antinomy or of a dialectical contradiction, which cannot be resolved in favor of one of the doctrines and demands for their synthesis.
KEY WORDS: liberalism, conservatism, Kant's political philosophy, political anthropology, freedom and liberty, morality and law.
CHALY Vadim A. - CSc in Philosophy, Head of Department of Philosophy, I. Kant Baltic Federal University, Kaliningrad.
Citation: Chaly V.A. Denying liberty in order to make room for freedom: liberalism, conservatism, and Kantian philosophy// Voprosy Filosofii. 2015. Vol. 9. P. 66-78.
© Чалый В.А., 2015 г.
Ограничить вольность, чтобы освободить место свободе: либерализм, консерватизм и философия Канта
В.А. ЧАЛЫЙ
Если мы попытаемся дать определения либерализму и консерватизму, то, пожалуй, наименее точным, но наиболее распространённым способом будет перечисление решений конкретных вопросов, предлагаемых теми, кто называет себя либералами и консерваторами. Двигаясь так, мы убедимся в относительности, исторической изменчивости этих понятий: казавшееся либеральным в XIX в. вполне может оказаться консервативным сегодня, а человек или партия, предстающая консервативной в одном вопросе, может оказаться либеральной в другом. Этот скромный результат в высшей степени небесполезен для сегодняшних перегретых политических дискуссий, где слова "либерал" и "консерватор" и их искажённые производные слишком часто используются как бессмысленные проклятия, но он совсем не даёт терминологической отчётливости.
Более внятные определения позволяет получить анализ ключевых понятий либерализма и консерватизма. Либерализм утверждает ценность индивидуальной свободы, консерватизм - ценность традиции, сложившегося порядка. Однако и здесь при более внимательном отношении обнаруживаются трудности. Понятие свободы оказывается многомерным и проблематичным, так же как понятие традиции. Но, главное, этот анализ не даёт ответа на вполне осмысленный вопрос, почему свобода или традиция являются ценностями. Попытка ответить на этот вопрос неизбежно приводит нас к антропологии.
Всякая политико-философская концепция обрамлена некоторым представлением о человеке. Она исходит из того, чем человек является в настоящем, и венчается образом человека, каким он должен и/или не должен стать в будущем, в результате некоторых политических преобразований. В современной политической философии, особенно в философии либеральной, антропологический взгляд не пользуется популярностью, потому что в нём видится опасность фундаментализма. Действительно, строя некоторую идеализированную модель человека политического, мы неизбежно наделяем её принудительной, нормативной силой, которая вступает в конфликт с принципом индивидуальной свободы. Однако попытка разрешить эту трудность путём отказа от политической антропологии вообще приводит лишь к курьёзам, когда неявная, специально не продуманная модель человека оказывается противоречивой, с самого начала нарушая целостность и последовательность опирающейся на неё теории. Современным политическим философам, стесняющимся антропологии, следует помнить о примерах Платона, намеренно смешавшего учение о человеке с учением о государстве, Гоббса, тщательно предварившего одно другим, Канта, поставившего вопрос о человеке во главу всей философии, или Джона Ролза, в своём опусе "Теория справедливости" уделившего моральной антропологии намного больше места, чем собственно изложению механики "теории справедливости как честности".
Приняв, что политические теории на самом базовом уровне различаются своими антропологическими моделями, мы должны выявить самые существенные их характеристики. Представляется, что главной из них является допущение1 о добронравии или злонравии человеческой природы. Предельно чётко эту мысль сформулировал Карл Шмитт: «Все теории государства и политические идеи можно испытать в отношении их антропологии и затем подразделить в зависимости от того, предполагается ли в них, сознательно или бессознательно, "по природе злой" или "по природе добрый" человек. Различение
3*
67
имеет совершенно обобщённый характер, его не надо брать в специальном моральном или этическом смысле. Решающим здесь является проблематическое или непроблематическое понимание человека как предпосылки всех дальнейших политических расчетов, ответ на вопрос, является ли человек существом "опасным" или безопасным, рискованным или безвредным, нерискованным» [Шмитт 1992, 61]. На это же указывает Е.В. Спектор-ский, рассуждая о "психологическом оптимизме", свойственном либерализму и анархизму [Спекторский 2012, 58]. В религиозной философии этот вопрос обсуждается в терминах первородного греха и возможности спасения, из теологического легко становясь политико-философским.
Эта политико-антропологическая дихотомия, как представляется, позволяет дать максимально чёткое определение либерализму и консерватизму: либерализм предполагает, что человек "по природе добр" и способен сам, без политического принуждения раскрыть свои лучшие задатки, в то время как консерватизм исходит из обратного. Именно заряд антропологического оптимизма привёл к рождению либерализма. Его провозвестие можно обнаружить в "Великой хартии вольностей" 1215 г., в средневековом коммунальном движении, им проникнут классический либерализм XVII-XVIII вв. Напротив, заряд антропологического пессимизма, который породили кровавые эксцессы Французской революции, привёл к возникновению классического консерватизма, Необходимо отметить, что на колебания либеральных и консервативных умонастроений влияют политические обстоятельства, питающие то оптимизм, то пессимизм, однако наиболее глубокие политико-философские теории доводят свои антропологические модели до уровня внеисторических постулатов. Такова теория Канта, речь о которой впереди.
Трудности либерализма
Либеральный человек, способный самостоятельно реализовывать свои задатки, нуждается для этого в политической свободе. Трудности с трактовкой этого ключевого понятия возникают уже у классиков либерализма, использовавших для его обозначения слова "liberty" и "freedom", разница между которыми, как указывает "Оксфордский словарь", сводится к их происхождению, соответственно романскому и германскому, и не затрагивает значений. Имея в виду эти трудности, Джон Стюарт Милль начинает эссе "О свободе" словами неудовольствия: "Предмет этого эссе не так называемая свобода воли, столь неудачно противопоставляемая доктрине философской необходимости, а гражданская, или социальная свобода; сущность и пределы власти, которую общество вправе осуществлять над личностью" [Милль 1993, 10]. Неудовольствие Милля адресовано Гоббсу, Лок-ку, Юму, часто смешивавшим употребление слов "liberty" и "freedom" в метафизическом и политическом смысле. Пример такого смешения содержится в "Опыте о человеческом разумении", второе издание которого было дополнено Локком пространным рассуждением о человеческой способности к свободе (Книга II, Глава 21 "О силах и способностях" (Of Power)), содержащим, в частности, важное, но похожее на тавтологию определение "Liberty is freedom to execute what is willed" [Locke 1999, 231] (в русском переводе утраченное: [Локк 1985, 297]).
В современном философском английском сложилось довольно чёткое разграничение: за словом "freedom" закрепился метафизический контекст, за словом "liberty" - политический. Эту полезную практику целесообразно перенести и в русский язык, в метафизическом контексте противопоставляя "свободу" "детерминированности", а в политическом "принуждению" противопоставляя "вольность". Либерализм, таким образом, сосредоточен не на проблеме внутренней свободы воли, а на проблеме "вольности", т.е. независимости от внешнего принуждения. Свобода у человека есть (или её нет) вообще, в принципе, а его вольность может быть урезанной политическими обстоятельствами. С одной стороны, положительное решение метафизической (или физической) проблемы свободы имеет последствия для обоснования вольности: свободный и
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.