на следующей странице переводит его уже как "Весы суждения".)
Встречаются иногда и трудные для понимания тяжеловесные фразы, к примеру: «Этот подход получил, с одной стороны, психологическое развитие у дружившего с Р. Вильгельмом, вдохновившего свою ученицу К.Ф. Байнз (С.Б. Баупев) на английский перевод (1950) его немецкого перевода и написавшего к нему предисловие (1948), а также самостоятельно в течение десятков лет гадавшего по "И цзину", создателя аналитической психологии К.Т. Юнга (1948), который мантико-астрологическую функцию канона интерпретировал как метод самопознания, основанный на синхронии, или параллелизме, классических и физических событий» (с. 164). Со с. 149 по с. 153 сплошь идет сугубо специально-технический материал и потому заведомо нечитабельный даже для китаеведа, если только он не специалист по "И цзину". Вдобавок весь этот совершенно излишний в справочном издании усложненный текст отягощен пространными статистическими выкладками, также мало что говорящими неспециалисту, и потому вряд ли уместными в книге, адресованной широкому кругу читателей.
И последнее. Во втором томе "Энциклопедии духовной культуры Китая" ее редакторы придерживаются неправильного, на мой взгляд, написания китайских личных имен, о чем я уже писал в рецензии на первый том (см. "Вопросы философии", 2007. № 5). Они пишут их через дефис, например Сунь Ят-сен, Чан Кай-ши и т.д. Как известно, европейцы, прежде всего англичане, начинали свое "освоение Китая" с юга, где существовал кантон-
ский диалект, фактически резко отличающийся от пекинского - общегосударственного (он существует и сейчас). Поэтому в английский язык проникло очень большое количество фамилий, имен и географических названий, не совпадающих с их истинным произношением. Когда китайцы хотят подчеркнуть свое уважение к Дэн Сяопину, то они говорят или пишут Сяопин, и сразу становится понятным, о ком идет речь. Точно так же Мао Цзэ-дуна и его брата Мао Цзэминя, когда они были маленькими, в семье называли по имени Цзэдун и Цзэминь. Естественно, что имена произносили как бы одним звуком и должны были писаться слитно.
Редакторы тома непоследовательны, утверждая, что они следуют правилам написания, принятым в западной синологии. Если быть последовательным, то тогда и дао надо писать тао, а Даодэц-зин как Tao teting, Мао Цзэдун как Mao Tsetung и т.п., как это принято в английском языке. Необходимо следовать правилам правописания русского языка. В 2006 г. издательство "Эксмо" выпустило "Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник", одобренный Орфографической комиссией РАН, где на с. 134 написано следующее: "Китайские личные имена, состоящие из трех частей (типа Дэн Сяопин), пишутся в два слова". Приходится с сожалением констатировать, что и издательское дело не миновала практика отказа от общепризнанных ныне правил, столь характерная для нашей современной российской общественной жизни.
В.Г. Бурое
П.В. РЯБОВ. Философия классического анархизма (Проблема личности). М.: "Вузовская книга", 2007. 340 с.
Наше время явилось свидетелем столь же бурного, сколь и неожиданного для многих всплеска интереса к теории анархизма, к анархистскому способу мировосприятия, к анархистским политическим проектам (см., напр.: Антология современного анархизма и левого радикализма. В 2 тт. / Сер.: "Ультра. Культура", сост. А. Цветков. М.: "У-Фактория", 2003). Так, одним из "знамений времени" стал факт появления в новейших политологических справочниках, содержащих статьи об анархизме, разделов, специально посвященных "ложным толкованиям" этого теоретико-практического течения. Подобное говорит о том, что анархизм наших дней переживает стадию очищения от популистских наслоений, стадию самоконституирования в качестве равноправной с другими современной социально-философской системы, ориентированной на политическое действие.
В этом социально-историческом контексте появление монографического исследования на тему философии классического анархизма выглядит событием не случайным и весьма своевременным. Данная работа, вместе с тем, далеко выходит за рамки чисто историографического жанра, так как во главу угла
здесь поставлена задача освещения эмпирически неуловимой ипостаси исследуемого течения - анархистской концепции личности.
Таким образом, книга П.В. Рябова едина в двух ролях - инструмента анализа конкретной политико-философской проблематики и исторически компетентного источника информации. Этой двойственностью обусловлен как выбор персоналий, так и специфика структуры монографии. С одной стороны, автору важно показать "классику" анархизма в целом, представленную в чистоте ее изначальных тем и направлений, связанных с именами В. Годвина, М. Штирнера, П.Ж. Прудона, М.А. Бакунина, П.А. Кропоткина, с другой - выделить один из узловых моментов мировоззрения (анархистскую философию личности) из общего свода идей как вышеперечисленных, так и прочих представителей течения.
Чисто композиционно данная двойственность представляет определенную проблему, с которой П.В. Рябов, надо сказать, справляется достаточно успешно, благодаря чему рассматриваемая монография вполне может служить (как это и указано в ан-
нотации к книге) учебным пособием не только преподавателям, но и студентам гуманитарных вузов.
Нельзя, однако, не отметить наличие некоторых шероховатостей, сопряженных именно со стоящей перед автором необходимостью описания тех частей анархистских учений, которые не имеют видимой связи с анализируемой проблематикой. Понятно, что периферийность (с точки зрения центральной проблемы) целого ряда описываемых тем не освобождает от необходимости так или иначе обсуждать их. Здесь и заключена главная сложность. Безоценочное описание невозможно. Оценки же возможны самые разные. Эпоха бурного развития гуманитарного знания, каковой оказался стык ХХ-ХХ1 вв., по определению есть период переоценки ценностей, идейного сумбура, хаоса, в котором "плавают" весьма непохожие одна на другую и зачастую взаимоисключающие точки зрения. Если же вспомнить, что речь идет о такой гуманитарной дисциплине, которая имеет непосредственный выход на практическую политику, то перед нами возникает задача учета специфики предмета. Последняя определяется прежде всего тем фактом, что связь мыслительной парадигмы с исторической эпохой здесь не просто "тесная", а неразрывная: реально господствующий в каждый данный момент способ политического мышления (не путать с "размышлениями" о текущей политике!) по сути является и способом делания эпохи. Относительно этого последнего "видение" эпохи есть продукт вторичный, производный. Примат деятельностной стороны имеет одним из своих неизбежных следствий известную "тавтологичность" политической истории, коль скоро она пишется современниками анализируемых событий. При этом важно понимать, что в каждый исторический момент и лидеры ("демиурги") политики, и оппозиция существуют по большому счету в рамках единой понятийной парадигмы, единого "нарратива", наличие которого и делает их тем, что они есть. Степень принадлежности к парадигме определяет степень их фактического бытия или небытия как политических акторов. Все это означает, что сама политическая история, какой она раскрывается современникам, просто не может быть ничем иным, кроме как тем, чем ее хотят видеть политики.
Оставляя в стороне интересный вопрос о том, как в таком случае возможны выход за пределы политико-идеологических "парадигм" и их смена, подчеркнем лишь один (кажущийся весьма парадоксальным) вывод: практика периодического переписывания наново истории политических учений представляется (с позиции сказанного) делом не только не предосудительным, но и желательным...
Что касается рецензируемого исследования, то сам автор характеризует его как опыт "целостной реконструкции" теорий главных представителей классического анархизма (с. 5). Однако вряд ли речь в данном случае может идти о восстановлении во всей полноте того смысла названных учений, которым они обладали при жизни деятелей, чьи имена легли в названия соответствующих теорий. В свете вышесказанного ясно, что для осуществления подобного замысла потребовалось бы весьма глубокое погружение читателей в дух рассматриваемой эпохи, сделать чего не позволяет формат работы. Поэтому наполним термин "реконструкция" несколько иным смыслом. Не секрет, что в массовом сознании, сфор-
мированном многолетней традицией идейной нетерпимости, анархизм остается едва ли не бранным словом и ассоциируется чаще всего с персонажами типа "батьки Махно". Подобный "колорит" не мог не проникнуть и в квазитеоретические работы. Все это обусловило потребность реабилитировать анархизм как политико-философское течение в глазах современной общественности. Но принципиальное решение данной задачи лежит отнюдь не на путях мысленного возвращения в историческое прошлое анархизма. Напротив, восстановление доброго имени данного политического направления (а именно этой цели посвящена книга П.В. Рябова) возможно, если показать сохраняющуюся актуальность главных идей и принципов анархистского учения в условиях нашего времени. Такое понимание сути дела подсказывается читателю подходом автора книги, поставившего в центр внимания понятие личности, его содержание и значение, в наследии классиков анархизма. Таким образом, уже сам способ структурирования исследуемого материала содержит факт перехода с прикладного уровня, обеспечиваемого собственно исторической подачей политико-теоретической тематики, на уровень фундаментального (политико-философского) подхода, имеющего дело с саморазвитием основополагающих категорий данной отрасли знания. Подчеркнем: возможность углубления предмета исследования обусловливается здесь не одним только желанием автора, но и тем фактом, что нынешняя эпоха, несомненно, нуждается в анархистских идеях, все чаще демонстрирует способность не только "переварить" их, но и утилизировать.
Сделанная таким образом заявка на углубление предмета анализа создает проблему в плане полноты освещения темы. Видимо, оптимальным выходом из этого затруднения остается (коль скоро речь идет
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.