Понимание и взаимопонимание
" 1 в научной коммуникации1
А. Ю. АНТОНОВСКИЙ
В статье автор ставит вопрос о сходстве и различии научного и повседневного типов понимания, о связи понимания и взаимопонимания (консенсуса), об оправданности в этом контексте стандартного различения между пониманием и объяснением как в естественных, так и в гуманитарных дисциплинах. Привлекаются методологические ресурсы теории коммуникативных систем, позволяющие, по мнению автора, рассматривать научные, в том числе высокоабстрактные теоретические высказывания как запросы на контакт, т.е. как обычную коммуникацию обычных людей.
The paper tackles question about resemblances and differences between the scientific and the everyday kinds of understanding (or better - comprehension), about links between the scientific comprehension and mutual understanding (consensus) among scientists, about justifications of the standard distinguishing the scientific comprehension on the one side from the scientific explanation on the other. The author draws the methodological resources of the systems-theoretical approach to communications that would have allowed according to the author to consider some highly abstracted scientific and theoretical statements as contact requests, as the common communication of common peoples.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Понимание, объяснение, научные законы, система научной коммуникации, социоэпистемология.
KEY WORDS: Conceivability, explanation, scientific laws, science communication, social epistemology.
Введение: требования понимания как экстерналистский фактор научного познания
Возможно ли рассматривать научные исследования, в особенности, высокоабстрактные теоретические построения, как обычную коммуникацию обычных людей, каковыми, безусловно, остаются ученые - при всей их особости, эрудированности, образовании и установках? Ведь всякое научное высказывание является не просто сложным и часто
1 Публикация подготовлена при финансовой поддержке Российского научного фонда, проект № 14-18-0227 "Социальная философия науки. Российская перспектива". The paper is supported by the Russian Scientific Foundation - the research project 14-18-0227 "Social Philosophy of Science: Russian prospects".
© Антоновский А.Ю., 2015 г.
формализованным утверждением, скажем, математическим предложением1, но и некоторым запросом на контакт, предложением общения, приглашением к дискуссии, требует проверки другими исследователями, а значит, - и продолжения общения и образования коммуникативной системы.
В этой связи мы формулируем наш первый - социоэпистемологический - тезис. Коммуникативные стратегии как в повседневном общении, так и в научных обсуждениях не могут не перекликаться. Означенные стратегии могут быть удачными только в том случае, если они обеспечивают понимание и, как следствие, акцептацию запросов на контакты. Как раз в этом смысле нас будет интересовать сходство между пониманием повседневных "коммуникативных актов" и высказываний науки, т.е. между пониманием и объяснением. Мы пробуем объяснить генерацию и обоснование научного знания как имеющее своим источником свойства самого общения ученых, пусть даже свои высказывания, они, как им кажется, основывают на объективности предметных описаний и наблюдений.
Одновременно мы защищаем и второй социоэпистемологический тезис. Согласно ему, социальную реальность (общество, действия, коммуникации) приходится понимать как "стандартный" предмет научного исследования, пусть, безусловно, и выказывающий специфичность, но, тем не менее, принципиально допускающий стандартные процедуры научных описаний, измерений, наблюдений, каузальный анализ, формализацию и теоре-тизацию2.
В сочетании с первым тезисом, второй тезис требует представлять науку как особую наблюдающую и коммуницирующую систему, обусловленную двояким образом: (1) определяемую как свойствами самой наблюдаемой реальности, предметами научных наблюдений, так (2) и свойствами наблюдателя, т.е. свойствами научного общения, которые, в свою очередь, требуют научной фиксации. В этом случае и сам этот наблюдатель и наблюдение (= общение ученых) выглядели бы столь же доступными для полноценного научного анализа, как и предметы, наблюдаемые в ходе этого общения. Причем только социоэписте-мологическая фиксация такого добавочного фактора в генерации и обосновании научных идей делает возможным (хотя бы для некоторых целей анализа) выносить этот фактор за скобки и в каком-то смысле очерчивать рамки гипотетической "чистой науки", свободной от "возмущающих воздействий" наблюдателя.
Итак, мы предлагаем такое понимание научной коммуникации, в котором последняя объяснялась бы не только внутренним образом, т.е. исходя исключительно из предмета научного интереса, внешнего мира общающихся ученых, но и добавочным образом детерминировалась бы ситуацией самого общения, а именно: требованиями понимания (или понятности предлагаемых идей), условиями взаимопонимания (или консенсуса в среде научного сообщества), которые, очевидно, выглядят дополнительными по отношению к главным условиям научности: истинности, непротиворечивости теоретических суждений, наблюдаемости вытекающих из теории практических следствий. Причем этот список добавочных условий научности следует дополнить и требованиями научного приоритета, научной честности, имеющими явный экстерналистский (коммуникативный) характер, не связанный очевидным образом с истинностью и новизной научных идей. Всякий раз, когда мы будем сталкиваться с такой сверхдетерминацией в генезисе научного знания, всякий раз, когда истина и новизна, как ведущие мотивации научного исследования, будут дополняться перечисленными дополнительными ("экстерналистскими", социальными) причинами, мы будем говорить о социоэпистемологии.
Об универсальности понимания
Такой подход заставляет отказаться от ставшего обычным различения объяснения, имеющего дело якобы исключительно с научными законами и воспроизводимыми наблюдениями, и понимания, характерного для повседневного общения, предполагающего вчув-ствование или реконструкцию скрытого субъективного смысла действий или их мотивов. Так, я понимаю (= объясняю себе), почему, стоя перед дверью, человек роется в кармане.
Он ищет ключ. Для понимания этого обстоятельства мне не только приходится конструировать интерсубъективный смысл или мотив данного действия, общий для меня и другого в смысле А. Щюца или М. Вебера. Мне требуется полноценное рациональное объяснение, способное принимать и гемпелевские формы генерализаций и антецедентов.
1. Если X роется в кармане перед закрытой дверью, то он ищет ключ.
2. А роется в кармане перед закрытой дверью.
3. Заключение: А ищет ключ.
Очевидно, что понимание и в повседневности основано на объяснении. Впрочем, с другой стороны, и в отношении научных теорий, законов и наблюдений нам не избежать определенных требований к пониманию. Ведь ученые, как минимум, должны понимать обращенные к ним суждения коллег. Понимание в этом смысле непременно представляет собой некоторый промежуточный этап и итог коммуникации, зависящий от некоторого контекста: например, личностных свойств участников коммуникации, конкретной ситуации, а также известности этих обстоятельств коммуникации участникам общения. Понимание - это сравнение фактичности и латентности на предмет их соответствия (или несоответствия). Мы говорим о понимании в тех случаях, если речь идет о понимании:
- различности явных и очевидных слов сообщения и кроющихся за ними мотивов сообщающего;
- различения (данных с очевидностью) синтаксических форм и многообразия их се-мантик;
- различения означающего и означаемого (Ф. де Соссюр).
Во всех этих случаях речь идет о различии между самореференцией (тем, что в коммуникации относится к самому обсуждению) и инореференцией (т.е. тем, что в коммуникации относится к теме обсуждения, т.е. к внешнему миру коммуникации3). И если такое различение осознано участником, предложение коммуникации может быть не только понято, но и соответственно исходя из этого понимания принято (или не принято), что становится условием продолжения обсуждения и образования системы. Только благодаря пониманию возникает воспроизводящаяся система коммуникаций, ведь именно понимание провоцирует следующее сообщение, извлечение информации и следующее понимание. Понимание, таким образом, всегда предполагает фиксацию различения явного (сообщения) и скрытого, которое должно быть "добыто" из некоторого довольно широкого контекста (знания личности говорящего и ситуации, пространства-времени, в котором сообщение произнесено).
Правда, и объяснение апеллирует к контексту. Но этот контекст гораздо менее ситуативен, всегда абстрагирован от конкретных места и времени коммуникации, а также от свойств общающихся лиц. Объяснение - это некоторая редукция объясняемого явления к ранее известному, но главное - к воспроизводимому и повторяющемуся из раза в раз. Это известное часто (например, в схеме причинного объяснения К. Гемпеля) представляет собой некоторое условное или контрфактическое утверждение ("если Х, то У"), дополненное указанием на прошлое событие А (антецедент) из множества Х, которое объясняет событие В (эксплананс) из множества У.
Объяснение, таким образом, представляет собой некоторый в большей степени объективированный итог предшествующих коммуникаций (в которых из раза в раз уже фиксировалось некоторое обобщение). Объяснение принимает форму объективного суждения, более не зависимого от структуры коммуникации, от коммуникативного контекста и знания участниками личностных свойств других участников, которые в случае понимания помогают участникам коммуникации различить и реконструировать латентные смыслы суждений.
Но зададимся вопросом, действительно ли в отношении научных фактов и регулярно-стей (как это имеет место в гемпелевском объяснении) нам непременно следует дистанцироваться от характера обсуждения проблемы, от свойств самого обсуждения? Если понимание в нашем смысле (как сравнение синтаксической формы суждения и семантики) есть фундаментальное и универсальное свойство всякой коммуникации, то к
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.