MARIUS IN SALLUST
A. V. Korolenkov
The author reflects upon various aspects of Marius' figure as depicted by Sallust. Although this topic has attracted scholars' attention quite often, the author thinks that the key explanation of Sallust's view on Marius' conduct has not yet been found. The explanation that the author puts forward is connected with Marius' attitude to fors-fortuna. After the oracle of Utica had given him advice to try his fortune as often as possible and to be confident in its benevolence that Marius' «fall» began. This is reflected in his quarrel with Metellus and his struggle for consulate, which acquired the character of a party row. When Sallust describes Marius' speech after his election, he has in mind the armies of the civil war rather than the legions going to fight against Jugurtha. (Being instigators of a civil war, Marius and Sulla were not considered by Sallust as bearers of virtus: Marius' virtus was recognised by his partisans only; as for the future dictator, the word is never applied to him at all.) But when Marius acts without trusting fortuna, his action are regarded as quite positive. Following this line Sallust, e.g., justifies the slaughter of the inhabitants of Capsa after its surrender, for their loyalty could not be relied upon. The seizure of the Mulucca citadel, on the contrary, is definitely underrated by Sallust, for in his view fortuna played a decisive role in the event. Only when Marius gives up his confidence in fortuna, he becomes an ideal general and the true defeater of Jugurtha. One can guess that such confidence (in the prediction of seven consulates for him) would afterwards become the cause of Marius' new moral fall.
© 2008 г.
А. В. Махлаюк
РИМСКИЙ ПОЛКОВОДЕЦ В СИТУАЦИИ СОЛДАТСКОГО МЯТЕЖА: ЖЕСТЫ И ЭМОЦИИ*
В той части современной историографии, которую можно назвать антропологически ориентированной (если не сказать «антропоцентрической»), изучение потестарных систем и политических отношений не ограничивается институциональными, публично-правовыми, идеологическими ракурсами. Предметом пристального исследовательского внимания - в том числе и со стороны антиковедов - становятся ритуально-символические, знаковые и социально-психологические механизмы репрезентации и функциони-
* Отдельные положения данной статьи излагались нами в докладах на X Чтениях памяти профессора Н.П. Соколова в Нижегородском государственном университете в ноябре 2006 г. и на семинаре в Институте классического антиковедения при Университете им. Мартина Лютера, Галле-Виттенберг в сентябре 2007 г. Выражаю признательность всем российским и немецким коллегам, принимавшим участие в обсуждении этих докладов, в особенности профессору Андреасу Мелю. Ответственность за представленные выводы, разумеется, полностью лежит на авторе.
рования власти1, которые в классическом Риме были связаны в первую очередь с публичным красноречием. Соответственно римское ораторское искусство в последнее время все больше изучается именно в этих своих аспектах2. При этом более углубленно, с позиций самых разнообразных подходов, включая гендерный и семиотический, исследуются разного рода ораторские приемы и - шире - потестарные практики, в том числе и жесты, использовавшиеся в римском обществе, то, что Цицерон определил в одном из своих диалогов как sermo corporis (Orat. 17. 56)3.
1 См., например: Бессмертный Ю.Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти и о концепциях постмодернизма и микроистории // Одиссей. Человек в истории. 1995. М., 1995. С. 5-19. В числе наиболее важных и интересных исследований последнего времени, посвященных изучению данной проблематики на римском материале, можно указать: Wallace-Hadrill A. Civilis Princeps: Between Citizen and King // JRS. 1982. 72. P. 32-48; Lendon J.E. Empire of Honour. The Art of Government in the Roman World. Oxf., 1997; Ando C. Imperial Ideology and Provincial Loyalty in the Roman Empire. Berkeley-Los Angelos, 2000; Hölkeskamp K.-J. SENATUS POPULUSQUE ROMANUS: Die politische Kultur der Republik - Dimensionen und Deutungen. Stuttgart, 2004; Bell A.J.E. Spectacular Power in the Greek and Roman City. Oxf., 2004; Seelentag G. Taten und Tugenden Traians. Herschaftsdarstellung im Principat. Stuttgart, 2004; Badel Chr. La nobless de l'Empire romaine: Les masques et la vertu. Champ Vallon, 2005; Imaginary Kings. Royal Images in the Ancient Near East, Greece and Rome / Ed. O. Hekster, R. Fowler. Stuttgart, 2005; Sumi G.S. Ceremony and Power. Performing Politics in Rome between Republic and Empire. Ann Arbor, 2005; Смышляев АЛ. Римский наместник в провинциальном городе: стиль управления в эпоху Принципата // Древнее право. 2006. 1(17). С. 65-71. Общие обзоры новейшей литературы по этой теме см. в работах: Hölkeskamp K.-J. Rekonsruktionen eine Republik. Die politische Kultur des antiken Rom und die Forschung der letzen Jahrzehnte. München, 2004; Дементьева B.B. «Харизматическое господство»: концепция Макса Вебера в современной романистике // Tabularium. Труды по антиковедению и медиевистике. Т. 2. М., 2004. С. 101-118; она же. Современное антиковедение: изучение римской политической культуры // Античная история и классическая археология. М., 2006. С. 50-63.
2 Из новых исследований см., например: Leaders and Masses in the Roman World: Studies in Honor of Zvi Yavetz / Ed. I. Malkin, Z.W. Rubinsohn. Leiden, 1995; Bell A.J.E. Cicero and the Spectacle of Power // JRS. 1997. 87. P. 1-22; O'Neil P. A Culture of Sociability: Popular Speech in Ancient Rome. PhD Diss. Los Angelos, 2001; Roman Eloquence. Rhetoric in Society and Literature / Ed. W.J. Dominic. L.-N.Y., 1997; Millar F. Politics, Persuasion, and the People, before the Social War (150-90 B.C.) // JRS. 1986. 76 (= idem. Rome, the Greek World, and the East. The Roman Republic and the Augustan Revolution. Vol. I. Chapel Hill-London, 2002 P. 143-161); idem. The Crowd in Rome in the Late Republic. Ann Arbor, 1998; Morstein-Marx R. Mass Oratory and Political Power in the Late Roman Republic. Cambr., 2004; Con-noly J. The State of Speech. Rhetoric and Political Thought in Ancient Rome. Princeton, 2007; Ronning Chr. Herrscherpanegyrik unter Trajan und Konstantin. Studien zur symbolischen Kommunikation in der römischen Kaiserzeit. Tübingen, 2007. Это же относится и к греческим ораторским практикам. См. Кудрявцева T.B. Тяжущиеся на беме: речи и поведение сторон в афинском народном суде // ВДИ. 2008. № 1. С. 3-17, с дальнейшей литературой.
3 См., в частности: David J.-M. «Eloquentia popularis» et conduits symboliques des orateurs de la fin de la République: problèmes d'efficacité // Quaderni di storia. 1980. 6. 12. P. 171211; Graf G. Gesture and Conventions: The Gestures of Roman Actors and Orators // A Cultural History of Gesture / Ed. J. Bremmer, H. Roodenburg. Ithaca-New York, 1992. P. 36-58; Barton C. All things Beseem the Victor: Paradoxes of Masculinity in Early Imperial Rome // Gender Rhetoric: Posture of Dominance and Submission in History / Ed. R.C. Trexler. Binghamp-ton-New York, 1994. P. 83-92; Gleason M. Making Men: Sophists and Self-Presentation in Ancient Rome. Princeton, 1995; Gunderson E. Discovering the Body in Roman Oratory // Parchments of Gender. Deciphering the Bodies of Antiquity / Ed. M. Wyke. Oxf., 1998. P. 169-190; Aldrete G.S. Gesture and Acclamation in Ancient Rome. L., 1999; Corbeill A. Political Movement: Walking and Ideology in Republican Rome // The Roman Gaze. Vision, Power, and the Body / Ed. D. Frerick. Baltimore, 2002. P. 182-215; idem. Nature Embodied: Gesture in Ancient Rome. Princeton-Oxford, 2004; Bartsch Sh. The Mirror of the Self. Sexuality,
Другим интенсивно развивающимся направлением в новейшей историографии является изучение мира эмоций, специфических способов и форм их выражения4. Понятно, что обе эти сферы - репрезентация власти и эмоциональные проявления (как властвующих, так и подвластных) - нередко пересекаются, образуя живую ткань того или иного исторического события, и их исследование, несомненно, открывает новые возможности для более глубокого понимания прошлого.
В свете новейших работ по названному кругу проблем - а также в связи с актуальной практикой современного политического процесса, в которой едва ли не первостепенную значимость приобретает то, что именуется словом «пиар», -все более очевидным становится, что и в обществах прошлого соответствующие феномены играли огромную, подчас определяющую роль, возможно, даже более важную, чем сейчас, когда государственно-политическая сфера в несравненно большей степени основывается на бюрократических институтах, «механизированной» пропаганде, а не на персональных, межличностных отношениях, определявших коммуникативные практики, характерные для традиционных обществ5. Политика всегда имеет свою «грамматику», диктующую акторам политической сцены правила поведения, определяющие соответствующий «язык» (в семиотическом смысле) этого поведения, «язык», который предназначен, среди всего прочего, и для установления контактов, взаимодействия, достижения консенсуса между властвующими и подвластными, для разрешения возможных конфликтов. Понятно, что чем сложнее общество, чем больше дистанция между правящей элитой и массой, тем изощреннее должен быть этот «язык», чтобы общественно-политическая система могла функционировать с достаточной эффективностью.
Взаимоотношения военачальников и войска не являются в этом плане исключением, хотя, казалось бы, в массовой регулярной армии различные стороны и формы отношений между начальствующими и подчиненными определяются четкими, жестко формализованными правилами, фиксируемыми военным правом, уставами и т.д. На деле, однако, между этими формализованными правовыми предписаниями и реальными модусами поведения в разнообразных конкретных ситуациях возникает «дистанция огромного размера», и на первый план выходят совершенно иные способы регулирования отношений и разрешения конфликтов, способы, которые сводятся не только к ораторскому искусству
Self-Knowledge, and the Gaze in the Early Roman Empire.
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.